Уже несколько недель прошло, как я одолела настоящую большую книгу, но рецензию пишу только теперь, потому что надо было собраться с мыслями. Собственно, не одолела – в этом случае не было никакого мучительного движения. Скорее, завершила значительную читательскую работу. Большая эта книга не столько потому, что насчитывает 700 страниц,

Уже несколько недель прошло, как я одолела настоящую большую книгу, но рецензию пишу только теперь, потому что надо было собраться с мыслями. Собственно, не одолела – в этом случае не было никакого мучительного движения. Скорее, завершила значительную читательскую работу. Большая эта книга не столько потому, что насчитывает 700 страниц,

Если ты видишь отдельные ветви дерева,
Это не значит, что нет для них одного ствола.
Если ты видишь меня то смеющейся, то серьёзной,
Это не значит, что лгу я тебе.

Гордый человек может быть добрым, как хлеб,
Как вино от лозы самой солнечной, самой игривой.
Тот, кто зол, никогда не сумеет быть щедрым,
Он ворует чужое тепло.

Горы бросят лавину снега на

Добредёт больная жизнь до сентября,
Скажет тихо: все волненья были зря.
Лишь пугалками, обманками дразня,
Я крутила – ты прости, дружок, меня.

И отвечу: мне дурман твой надоел,
Учинила, понимаешь, беспредел!
Утопаю в бесполезном я труде,
Где отрада, где приволье, песни где?

Ты, короче, жизнь, так больше не шути.
Нам с тобой ещё десятки лет идти
К

— Речка добрая, ты куда бежишь?
— За теплом, касатка, за теплом.
— Голубь сизый, ты куда летишь?
-  За теплом, красотка, за теплом.

— Верба светлая, ты о чём поёшь?
— Про тепло, подружка, про тепло.
— Солнце жаркое, ты куда спешишь?
— Да к тебе, трудяжка, всё к тебе!

И несу, смеясь, я чудесный дар –
Луч живительный молодой весны.
Золотой, как

Где-то на забытом перекрёстке
Юность наша хрупкая поёт.
У неё весёлые запросы,
Ей забавен каждый поворот
Жизни торопливой, быстрокрылой,
Горечью не травленной пока.
И ещё бравада не остыла,
И ещё не дрогнула рука
Крепко обнимающего друга.
Смотрим прямо, судим без тревог,
И никто обидой не напуган,
И лачуги каждой мил порог.
А теперь тот дивный перекрёсток

Он думал, что писал стихи.
На самом деле мучил слово.
Его коверкал, комкал, снова
Тащил из пёстрой шелухи,

Что сантименты принесли
За день, случившийся во вторник.
А за окном сердитый дворник
Ворочал тяжкие кули

С отходами шальной Москвы.
Вот так резвились оба-двое:
Им счастье выпало такое,
Труды их были таковы.

2015, Елена Сироткина <br /

В конце 1980-х друзья зазвали меня в МГУ, там вспоминали удивительную поэтессу Марию Петровых. Любителям отечественной литературы представлять её особо не надо: хоть и мало печаталась, да имя было на слуху. А вот аудитории подрастающей и закормленной переводной прозой, сказать пару сопровождающих словечек всё же придётся. 

ХХ век, как бы он ни

В конце 1980-х друзья зазвали меня в МГУ, там вспоминали удивительную поэтессу Марию Петровых. Любителям отечественной литературы представлять её особо не надо: хоть и мало печаталась, да имя было на слуху. А вот аудитории подрастающей и закормленной переводной прозой, сказать пару сопровождающих словечек всё же придётся. 

ХХ век, как бы он ни